Легенда ядерного щита
Памяти Бриша Аркадия Адамовича, выдающегося советского и российского ученого-атомщика, Героя Социалистического Труда. Аркадий Бриш: легенда ядерного щита, треть ядерных боеприпасов, разработанных в СССР разработаны при его участии
Изобретение, которому белорус Аркадий Бриш посвятил жизнь, до сих пор не пригодилось (и слава богу!), но именно оно по-прежнему служит щитом, спасающим мир от войны и разрушительных последствий.
Бриш — участник первого партизанского парада в Минске 1944 года.
Он вспоминал, что, приехав на объект, абсолютно ничего не понимал в устройстве ядерного оружия. Не было ни методик, ни аппаратуры, ни спецлитературы. Только одержимость и увлеченность процессом. Рядом такие выдающиеся физики, как Курчатов, Зельдович, Харитон, дружбой с которыми он всю жизнь гордился больше, чем своими наградами. «Нужно было научиться сжимать делящиеся материалы при помощи взрыва. Мы понимали, что как-то это было сделано у американцев в их бомбе, но как, не знали, поэтому экспериментировали. Среди нас не было ядерщиков, мы учились на ходу, друг у друга», — писал Бриш в своей книге. До 2 — 3 часов ночи оставались на полигоне, но не замечали усталости, возвращались домой, чтобы немного поспать, и снова принимались за работу. Боялись опоздать: США могли применить ядерное оружие против СССР.
Как человек, прошедший войну, Бриш ее ненавидел. На его глазах на третий день войны немцы разбомбили Минск. Тогда бомбы были мощностью не больше 1 тонны, но все равно это очень страшно: город был уничтожен за один налет 50 вражеских самолетов в течение нескольких минут… Вместе с супругой партизанил. Подрывал немецкие автоколонны, участвовал в «рельсовой войне», ходил в разведку, спас (закопал в своем дворе) сейф с рукописями Якуба Коласа, с семьей которого дружил его отец, учитель физики… Создание же советской бомбы Аркадий считал шагом вынужденным. Американцы первые ее создали и применили в Хиросиме и Нагасаки. Все участники атомного проекта полагали, что создание собственной бомбы — гарантия того, что такое оружие не будет больше использовано. Американцы считали, что Советскому Союзу понадобится на это как минимум лет 10. Однако советские физики-ядерщики сделали бомбу за 2 года в разоренной войной стране.
Это фантастические сроки! всегда с гордостью отмечал главный конструктор системы детонации взрыва ядерных боеприпасов (а тогда еще младший научный сотрудник, ученик Юлия Харитона) Аркадий Бриш.
Успешное ядерное испытание прошло 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне. Американская монополия была ликвидирована. Первый взрыв не только произвел сильное впечатление, но и вселил уверенность в ученых. Поэтому так легко рождались и водородная бомба, и ракеты, торпеды, самолеты-снаряды с ядерными боеголовкам.
Аркадий Бриш участвовал и в самом первом взрыве в Семипалатинске, и в сотнях других испытаний. И дожил до 99 лет, полагая, что либо радиация действует избирательно, либо не иначе как Бог его бережет. Он без ранений прошел войну, хотя, по собственным подсчетам, раз двадцать был на волосок от смерти. К слову, из 40 его однокурсников домой вернулись лишь пятеро. Приходилось рисковать и на испытательных полигонах.
Бриш рассказывал, как однажды на Новой Земле произошла осечка: заряд не взорвался. И он отправился к бомбе выяснять, что стало причиной, хотя в любой момент могло рвануть, вспоминает Эдуард Шпилевский. У него было обостренное чувство ответственности. Как главный разработчик он лучше других знал, где и какие контакты проверять, и старался все контролировать.
Не украли, а создали лучшую. Не секрет, что первая бомба была копией американской. Но Бриша всегда возмущала формулировка «украли». Говорил, что это только в детективах бывает: достаточно сфотографировать документы, и все становится ясно. Создание ядерной бомбы не сводится к какой-то схеме и идее. Сами по себе документы ничего не значат без первоклассных специалистов, технологий, отдельной отрасли промышленности. Это колоссальный объем работ.
Роль советской разведки — лишь третья часть успеха, — уверен и ведущий научный сотрудник Института энергетики НАН Михаил Малько. — Научный руководитель проекта Игорь Курчатов не только регулярно получал сведения об американских разработках, но и сам обращался к Берии и писал, что именно желательно было бы выяснить. Особенно большой вклад внес физик Клаус Фукс, участвовавший в разработке американской атомной бомбы и передавший советской разведке все научно-технические материалы по ее созданию. Но уже тогда наши ученые видели, что можно сделать лучше, и у них был разработан свой вариант. Однако приказ звучал «взрывать то, что уже было испытано». Первая бомба была далека от совершенства, ее вес был 4,5 тонны. Через два года успешно испытали советский вариант заряда: он был вдвое мощнее и вдвое меньше!
Николай Корбут и Михаил Малько.
Какой вклад Бриша? Он разрабатывал блок автоматики подрыва (в разговорах просто «бочка»), ведь сам заряд взорваться не может.
Его самым крупным успехом была реализация идеи о том, говорит Михаил Малько, чтобы сделать нейтронный инициатор для атомной бомбы — образно говоря, ту «спичку», которая запускает цепную реакцию, приводящую к ядерному взрыву, — не внутри сферы из плутония, а снаружи.
В идею поначалу никто не верил: считалось, что схема будет громоздкой и займет целый зал, а ведь бомбу еще нужно как-то поднять на самолете или ракете. Но Харитон поддержал Бриша, он называл его «гениальным конструктором», потому что тот доводил до ума «недоводимые разработки». И тому действительно удалось создать миниатюрный источник нейтронов.
— Когда мы начинали, это был огромной блок автоматики, — вспоминает бывший старший инженер по испытанию атомной бомбы Николай Корбут. — Потом, когда поставили дополнительно ускорители нейтронов, мощность взрыва возросла в несколько раз, а масса существенно уменьшилась. Американцам такого же результата удалось добиться лишь через четыре года.
Николай и Лидия Корбут.
Николай Корбут, уроженец Гомельщины, тоже не мог и предположить, что, окончив Рижское высшее инженерно-авиационное училище, окажется на предприятии по созданию атомного оружия в закрытом городке на Урале «Златоуст-36». Более 20 лет он участвовал в создании опытных образцов системы подрыва, которую разрабатывал Бриш. Настраивал, проверял, испытывал. Вся начинка была в его руках. Он отвечал за то, чтобы она работала так, как задумано. И жену нашел там же, в атомном проекте, в одной из лабораторий Бриша. Сегодня Николай Александрович — полковник, ветеран подразделения особого риска, непосредственный участник создания атомного оружия — проживает в Беларуси. Как и многие коллеги, вспоминает о тех годах с ностальгией. Хотя семью видел от силы 4 месяца в году.
Родные никогда не знали, куда еду, вспоминает Николай Корбут.
Нельзя было говорить. Объектам из-за статуса секретности присваивали адреса, которых не было ни на одной географической карте. Приезжаю, пишу открытку с адресом «Москва-Центр-300». Так теща обиделась, что зять приехал в Москву и спрятался, не захотел у нее остановиться. А от Москвы это в 500 км, 2 часа лететь — Арзамас-16, Арзамас-75, Горький-130, Кремлев, КБ-11 — все это названия ядерного центра в Сарове, где работал Бриш. Представьте, уровень секретности был настолько высок, что люди, которые участвовали в разработке атомного оружия, работая на одном предприятии, часто не знали, что делают их коллеги в соседнем цехе. Вся документация под двумя СС (сверхсекретно), чтобы посмотреть, нужно разрешение разработчика, ничего нельзя записывать, надо было постоянно думать, чтобы не забыть какую-нибудь бумажку, не сказать лишнего, все командировки — только в гражданском, никакой формы.
Все, кто работал с Бришем, отмечают: он сам был нейтронным инициатором, увлекал и заряжал окружающих своими идеями. Говорят, Андрей Сахаров в шутку даже предложил ввести единицу деловой активности — «один Бриш».
Это была недосягаемая величина. Обычно пользовались в тысячу и миллион раз меньшими единицами — «миллиБришем» или «микроБришем». А сам Бриш с удовольствием выкладывался на полную катушку. Всех постоянно опекал, воспитывал, учил. Прежде всего — включать мозги.
Я и Сахарова видел на совещаниях, но он для нас был недоступен, окружен охраной. А к Бришу, хоть и такого же уровня атомщику, который мог сказать: «Помню Берию, получал указания от Курчатова, работал под началом Харитона», мы не боялись подойти и сказать: «Аркадий Адамович, нам тут непонятно», — вспоминает Николай Корбут мощные заседания у Бриша, которые называли мозговой атакой. — Что меня больше всего поражало? Он мог устроить разнос провинившимся, но делал это совершенно беззлобно, никто не уходил обиженным. Всегда говорил: «Можно ошибаться, но важно признавать ошибки и исправлять».
Супруги Бриш всегда и всюду ходили под руку.
С женой Любовью Моисеевной Аркадий Адамович познакомился еще в 10-м классе, когда вместе тушили сторожку во дворе школы. Помогал ей поступать на геофак БГУ. На 4-м курсе поженились. Всю жизнь не разлей вода. Люба трудилась в одной из лабораторий того же КБ-11. Она сделала четыре полониево-бериллиевых источника для первой бомбы и заработала лучевую болезнь. Но одна из немногих, с кем тогда работала, выжила и прожила 82 года.
Когда работали над созданием ядерного оружия, смысл всего нашего дела был еще и в том, чтобы этими бомбами не смогли воспользоваться враги, делает акцент Николай Корбут. А что, если оно окажется в руках террористов? Оно должно быть засекречено. Что это значит? У вас есть пин-код в телефоне? Так вот, и на оружии есть пин. Каждая бомба имеет шесть степеней защиты. А еще и код, который знает только командующий армией, президент, министр обороны и тот, кто будет запускать. Я подвешивал бомбы к самолету и знал, какой пин нужен, чтобы их снять.
А больше никто не знал.
Под грифом СС очень долго жил и сам Аркадий Бриш.
Когда бывший декан физфака БГУ Эдуард Шпилевский искал в преддверии 60-летия университета успешных выпускников, найти Бриша оказалось не так-то просто. Хотя за это время его 6 раз представляли к званию Героя Соцтруда, четыре из них давали орден Ленина, один — Октябрьской Революции. И только в 1983 году дали Звезду Героя за разработку ядерного боеприпаса к одной из ракет. Поэтому Бриш себя называл чемпионом по неполучению звезды.
Эдуард Шпилевский.
О таких людях до 1980- х нигде не писали, и никто не знал, чем они занимаются. Познакомился я с ним в 1981 году на одной из научных конференций к юбилею академика Сергея Векшинского, тоже, кстати, засекреченного. Тогда уже секреты были другого уровня. Помню, идем с ним по Москве, а он с улыбкой замечает: «Раньше так свободно мы бы с тобой не гуляли, не вызвав вопросов у спецслужб». Потом часто общались, встречались, и, вспоминая прожитое, он никогда не сетовал на судьбу. Наоборот, годы, проведенные в Сарове, когда работали над созданием бомбы, считал самыми счастливыми. Потому что тогда, говорил, было ясно, кто друг, а кто враг, а сейчас все размыто. А знаете, с чего по-настоящему началась карьера Бриша? В первые годы работы в атомном проекте он открыл новое физическое явление: повышение электропроводности диэлектриков при взрыве (это оказалось причиной занижения скорости продуктов взрыва). Теоретики поначалу в это не поверили. Но ему удалось их убедить. Бриш был легендой атомной отрасли, его хорошо знали в ядерных национальных лабораториях США, Великобритании, Франции, Китая. Даже Барак Обама в своем выступлении в Праге после подписания нового договора по СНВ цитировал слова Аркадия Адамовича: «Мы надеемся, что человечество доживет до момента, когда отпадет необходимость в ядерных вооружениях и в мире наступят спокойствие и мир».
Я дважды ездил с ним на Козыревское кладбище, рассказывает Шпилевский. Каждый раз мы едва находили засыпанные листвой могилы его отца и матери. Он подолгу стоял возле них и всегда говорил, что его физически сюда тянет: «Побываю на могилах — становится легко. Будто поговорил с родителями. Пройдет какое-то время, чувствую: надо опять ехать. Что-то связывает нас с тем миром».
Всегда Бриш старался приехать и на день освобождения Минска, очень значимый для него праздник (ведь он участник знаменитого партизанского парада 16 июля 1944 года!).
Не забывал Бриш и про свою альма-матер, — замечает Эдуард Шпилевский. Встречался с учеными, преподавателями, студентами БГУ. Он был потрясающим собеседником. Но при этом больше спрашивал, чем говорил. Его всегда интересовала молодежь, их взгляды, ему было не все равно, в чьих руках окажется будущее страны. И он очень сетовал, что деньги у многих сегодня выходят на первый план. В его времена была высокая цель: прогнать немцев, возродить страну, создать ядерное оружие, полететь в космос, а о личной выгоде не заботились. Современная же жизнь, когда цель лишь заработать, не подталкивает к творчеству и размышлениям.
23 марта 2016 г. на Федеральном военном мемориальном кладбище (в настоящий момент Федеральный военный Мемориал «Пантеон защитников Отечества») в Мытищах состоялись похороны выдающегося советского и российского ученого-атомщика, Героя Социалистического Труда Аркадия Адамовича Бриша.
Изобретение, которому белорус Аркадий Бриш посвятил жизнь, до сих пор не пригодилось (и слава богу!), но именно оно по-прежнему служит щитом, спасающим мир от войны и разрушительных последствий.
Он ненавидел войну.
В атомный проект Аркадий Бриш попал в 30 лет в числе первых. В кармане был диплом физфака БГУ, за плечами — аспирантура МГУ, в послужном списке — орден Красной Звезды и медаль «Партизану Отечественной войны» I степени.Бриш — участник первого партизанского парада в Минске 1944 года.
Он вспоминал, что, приехав на объект, абсолютно ничего не понимал в устройстве ядерного оружия. Не было ни методик, ни аппаратуры, ни спецлитературы. Только одержимость и увлеченность процессом. Рядом такие выдающиеся физики, как Курчатов, Зельдович, Харитон, дружбой с которыми он всю жизнь гордился больше, чем своими наградами. «Нужно было научиться сжимать делящиеся материалы при помощи взрыва. Мы понимали, что как-то это было сделано у американцев в их бомбе, но как, не знали, поэтому экспериментировали. Среди нас не было ядерщиков, мы учились на ходу, друг у друга», — писал Бриш в своей книге. До 2 — 3 часов ночи оставались на полигоне, но не замечали усталости, возвращались домой, чтобы немного поспать, и снова принимались за работу. Боялись опоздать: США могли применить ядерное оружие против СССР.
Как человек, прошедший войну, Бриш ее ненавидел. На его глазах на третий день войны немцы разбомбили Минск. Тогда бомбы были мощностью не больше 1 тонны, но все равно это очень страшно: город был уничтожен за один налет 50 вражеских самолетов в течение нескольких минут… Вместе с супругой партизанил. Подрывал немецкие автоколонны, участвовал в «рельсовой войне», ходил в разведку, спас (закопал в своем дворе) сейф с рукописями Якуба Коласа, с семьей которого дружил его отец, учитель физики… Создание же советской бомбы Аркадий считал шагом вынужденным. Американцы первые ее создали и применили в Хиросиме и Нагасаки. Все участники атомного проекта полагали, что создание собственной бомбы — гарантия того, что такое оружие не будет больше использовано. Американцы считали, что Советскому Союзу понадобится на это как минимум лет 10. Однако советские физики-ядерщики сделали бомбу за 2 года в разоренной войной стране.
Это фантастические сроки! всегда с гордостью отмечал главный конструктор системы детонации взрыва ядерных боеприпасов (а тогда еще младший научный сотрудник, ученик Юлия Харитона) Аркадий Бриш.
Успешное ядерное испытание прошло 29 августа 1949 года на Семипалатинском полигоне. Американская монополия была ликвидирована. Первый взрыв не только произвел сильное впечатление, но и вселил уверенность в ученых. Поэтому так легко рождались и водородная бомба, и ракеты, торпеды, самолеты-снаряды с ядерными боеголовкам.
Треть ядерных боеприпасов, разработанных в СССР, создана при участии Аркадия Бриша.
Когда в 1955 году заканчивали работу над термоядерной бомбой, мне так хотелось, чтобы все получилось хорошо, что я ходил и гладил бомбу. Автоматику, используемую в ней, я испытывал на летных испытаниях на Керченском полигоне. Много сил я вложил в нее, писал Бриш в своих воспоминаниях. Он всегда подчеркивал: «Мы делали это не для войны, а для поддержания мира».Аркадий Бриш участвовал и в самом первом взрыве в Семипалатинске, и в сотнях других испытаний. И дожил до 99 лет, полагая, что либо радиация действует избирательно, либо не иначе как Бог его бережет. Он без ранений прошел войну, хотя, по собственным подсчетам, раз двадцать был на волосок от смерти. К слову, из 40 его однокурсников домой вернулись лишь пятеро. Приходилось рисковать и на испытательных полигонах.
Бриш рассказывал, как однажды на Новой Земле произошла осечка: заряд не взорвался. И он отправился к бомбе выяснять, что стало причиной, хотя в любой момент могло рвануть, вспоминает Эдуард Шпилевский. У него было обостренное чувство ответственности. Как главный разработчик он лучше других знал, где и какие контакты проверять, и старался все контролировать.
Не украли, а создали лучшую. Не секрет, что первая бомба была копией американской. Но Бриша всегда возмущала формулировка «украли». Говорил, что это только в детективах бывает: достаточно сфотографировать документы, и все становится ясно. Создание ядерной бомбы не сводится к какой-то схеме и идее. Сами по себе документы ничего не значат без первоклассных специалистов, технологий, отдельной отрасли промышленности. Это колоссальный объем работ.
Роль советской разведки — лишь третья часть успеха, — уверен и ведущий научный сотрудник Института энергетики НАН Михаил Малько. — Научный руководитель проекта Игорь Курчатов не только регулярно получал сведения об американских разработках, но и сам обращался к Берии и писал, что именно желательно было бы выяснить. Особенно большой вклад внес физик Клаус Фукс, участвовавший в разработке американской атомной бомбы и передавший советской разведке все научно-технические материалы по ее созданию. Но уже тогда наши ученые видели, что можно сделать лучше, и у них был разработан свой вариант. Однако приказ звучал «взрывать то, что уже было испытано». Первая бомба была далека от совершенства, ее вес был 4,5 тонны. Через два года успешно испытали советский вариант заряда: он был вдвое мощнее и вдвое меньше!
Николай Корбут и Михаил Малько.
Какой вклад Бриша? Он разрабатывал блок автоматики подрыва (в разговорах просто «бочка»), ведь сам заряд взорваться не может.
Его самым крупным успехом была реализация идеи о том, говорит Михаил Малько, чтобы сделать нейтронный инициатор для атомной бомбы — образно говоря, ту «спичку», которая запускает цепную реакцию, приводящую к ядерному взрыву, — не внутри сферы из плутония, а снаружи.
В идею поначалу никто не верил: считалось, что схема будет громоздкой и займет целый зал, а ведь бомбу еще нужно как-то поднять на самолете или ракете. Но Харитон поддержал Бриша, он называл его «гениальным конструктором», потому что тот доводил до ума «недоводимые разработки». И тому действительно удалось создать миниатюрный источник нейтронов.
— Когда мы начинали, это был огромной блок автоматики, — вспоминает бывший старший инженер по испытанию атомной бомбы Николай Корбут. — Потом, когда поставили дополнительно ускорители нейтронов, мощность взрыва возросла в несколько раз, а масса существенно уменьшилась. Американцам такого же результата удалось добиться лишь через четыре года.
Николай и Лидия Корбут.
Николай Корбут, уроженец Гомельщины, тоже не мог и предположить, что, окончив Рижское высшее инженерно-авиационное училище, окажется на предприятии по созданию атомного оружия в закрытом городке на Урале «Златоуст-36». Более 20 лет он участвовал в создании опытных образцов системы подрыва, которую разрабатывал Бриш. Настраивал, проверял, испытывал. Вся начинка была в его руках. Он отвечал за то, чтобы она работала так, как задумано. И жену нашел там же, в атомном проекте, в одной из лабораторий Бриша. Сегодня Николай Александрович — полковник, ветеран подразделения особого риска, непосредственный участник создания атомного оружия — проживает в Беларуси. Как и многие коллеги, вспоминает о тех годах с ностальгией. Хотя семью видел от силы 4 месяца в году.
Родные никогда не знали, куда еду, вспоминает Николай Корбут.
Нельзя было говорить. Объектам из-за статуса секретности присваивали адреса, которых не было ни на одной географической карте. Приезжаю, пишу открытку с адресом «Москва-Центр-300». Так теща обиделась, что зять приехал в Москву и спрятался, не захотел у нее остановиться. А от Москвы это в 500 км, 2 часа лететь — Арзамас-16, Арзамас-75, Горький-130, Кремлев, КБ-11 — все это названия ядерного центра в Сарове, где работал Бриш. Представьте, уровень секретности был настолько высок, что люди, которые участвовали в разработке атомного оружия, работая на одном предприятии, часто не знали, что делают их коллеги в соседнем цехе. Вся документация под двумя СС (сверхсекретно), чтобы посмотреть, нужно разрешение разработчика, ничего нельзя записывать, надо было постоянно думать, чтобы не забыть какую-нибудь бумажку, не сказать лишнего, все командировки — только в гражданском, никакой формы.
Все, кто работал с Бришем, отмечают: он сам был нейтронным инициатором, увлекал и заряжал окружающих своими идеями. Говорят, Андрей Сахаров в шутку даже предложил ввести единицу деловой активности — «один Бриш».
Это была недосягаемая величина. Обычно пользовались в тысячу и миллион раз меньшими единицами — «миллиБришем» или «микроБришем». А сам Бриш с удовольствием выкладывался на полную катушку. Всех постоянно опекал, воспитывал, учил. Прежде всего — включать мозги.
Я и Сахарова видел на совещаниях, но он для нас был недоступен, окружен охраной. А к Бришу, хоть и такого же уровня атомщику, который мог сказать: «Помню Берию, получал указания от Курчатова, работал под началом Харитона», мы не боялись подойти и сказать: «Аркадий Адамович, нам тут непонятно», — вспоминает Николай Корбут мощные заседания у Бриша, которые называли мозговой атакой. — Что меня больше всего поражало? Он мог устроить разнос провинившимся, но делал это совершенно беззлобно, никто не уходил обиженным. Всегда говорил: «Можно ошибаться, но важно признавать ошибки и исправлять».
Супруги Бриш всегда и всюду ходили под руку.
С женой Любовью Моисеевной Аркадий Адамович познакомился еще в 10-м классе, когда вместе тушили сторожку во дворе школы. Помогал ей поступать на геофак БГУ. На 4-м курсе поженились. Всю жизнь не разлей вода. Люба трудилась в одной из лабораторий того же КБ-11. Она сделала четыре полониево-бериллиевых источника для первой бомбы и заработала лучевую болезнь. Но одна из немногих, с кем тогда работала, выжила и прожила 82 года.
«Чемпион по неполучению звезды»
Бриш занимался не только разработкой новых видов ядерных боеприпасов, — подчеркивает Михаил Малько, — но и безопасностью этого оружия, его сохранностью — а это ни много ни мало десятки тысяч зарядов атомных бомб! И гордиться можно уже одним тем фактом, что не было ни одного ЧП за весь период существования отечественного атомного оружия. Когда он приезжал к нам в Академию наук, его спрашивали, что он думает о безопасности атомных станций. Он считал, что абсолютной безопасности не существует. О ней нужно думать постоянно. И разработать такую автоматическую систему, чтобы она исключала ошибки персонала.Когда работали над созданием ядерного оружия, смысл всего нашего дела был еще и в том, чтобы этими бомбами не смогли воспользоваться враги, делает акцент Николай Корбут. А что, если оно окажется в руках террористов? Оно должно быть засекречено. Что это значит? У вас есть пин-код в телефоне? Так вот, и на оружии есть пин. Каждая бомба имеет шесть степеней защиты. А еще и код, который знает только командующий армией, президент, министр обороны и тот, кто будет запускать. Я подвешивал бомбы к самолету и знал, какой пин нужен, чтобы их снять.
А больше никто не знал.
Под грифом СС очень долго жил и сам Аркадий Бриш.
Когда бывший декан физфака БГУ Эдуард Шпилевский искал в преддверии 60-летия университета успешных выпускников, найти Бриша оказалось не так-то просто. Хотя за это время его 6 раз представляли к званию Героя Соцтруда, четыре из них давали орден Ленина, один — Октябрьской Революции. И только в 1983 году дали Звезду Героя за разработку ядерного боеприпаса к одной из ракет. Поэтому Бриш себя называл чемпионом по неполучению звезды.
Эдуард Шпилевский.
О таких людях до 1980- х нигде не писали, и никто не знал, чем они занимаются. Познакомился я с ним в 1981 году на одной из научных конференций к юбилею академика Сергея Векшинского, тоже, кстати, засекреченного. Тогда уже секреты были другого уровня. Помню, идем с ним по Москве, а он с улыбкой замечает: «Раньше так свободно мы бы с тобой не гуляли, не вызвав вопросов у спецслужб». Потом часто общались, встречались, и, вспоминая прожитое, он никогда не сетовал на судьбу. Наоборот, годы, проведенные в Сарове, когда работали над созданием бомбы, считал самыми счастливыми. Потому что тогда, говорил, было ясно, кто друг, а кто враг, а сейчас все размыто. А знаете, с чего по-настоящему началась карьера Бриша? В первые годы работы в атомном проекте он открыл новое физическое явление: повышение электропроводности диэлектриков при взрыве (это оказалось причиной занижения скорости продуктов взрыва). Теоретики поначалу в это не поверили. Но ему удалось их убедить. Бриш был легендой атомной отрасли, его хорошо знали в ядерных национальных лабораториях США, Великобритании, Франции, Китая. Даже Барак Обама в своем выступлении в Праге после подписания нового договора по СНВ цитировал слова Аркадия Адамовича: «Мы надеемся, что человечество доживет до момента, когда отпадет необходимость в ядерных вооружениях и в мире наступят спокойствие и мир».
Белорусский акцент
С Беларусью Бриш никогда не расставался, часто с семьей путешествовал по родным местам. У него и белорусский акцент до конца жизни сохранялся, и в речи много характерных словечек. Описывая в своей книге одно из заседаний у Хрущева, Бриш вспоминал, как оказался рядом с Анастасом Микояном, а тот спросил, кто он такой: «Я растерялся, не знаю, что ответить, и говорю: «Белорус». С родиной Бриша связывали и военные друзья, и однокурсники, и семья старшего брата. В Минске похоронены родители.Я дважды ездил с ним на Козыревское кладбище, рассказывает Шпилевский. Каждый раз мы едва находили засыпанные листвой могилы его отца и матери. Он подолгу стоял возле них и всегда говорил, что его физически сюда тянет: «Побываю на могилах — становится легко. Будто поговорил с родителями. Пройдет какое-то время, чувствую: надо опять ехать. Что-то связывает нас с тем миром».
Всегда Бриш старался приехать и на день освобождения Минска, очень значимый для него праздник (ведь он участник знаменитого партизанского парада 16 июля 1944 года!).
Не забывал Бриш и про свою альма-матер, — замечает Эдуард Шпилевский. Встречался с учеными, преподавателями, студентами БГУ. Он был потрясающим собеседником. Но при этом больше спрашивал, чем говорил. Его всегда интересовала молодежь, их взгляды, ему было не все равно, в чьих руках окажется будущее страны. И он очень сетовал, что деньги у многих сегодня выходят на первый план. В его времена была высокая цель: прогнать немцев, возродить страну, создать ядерное оружие, полететь в космос, а о личной выгоде не заботились. Современная же жизнь, когда цель лишь заработать, не подталкивает к творчеству и размышлениям.
23 марта 2016 г. на Федеральном военном мемориальном кладбище (в настоящий момент Федеральный военный Мемориал «Пантеон защитников Отечества») в Мытищах состоялись похороны выдающегося советского и российского ученого-атомщика, Героя Социалистического Труда Аркадия Адамовича Бриша.
