«Смешались в кучу кони, люди»: ужасная судьба раненых солдат в битве при Бородино

Генеральное сражение Отечественной войны 1812 года под Бородино описано и воспето сотнями историков, поэтов и писателей. Но за блестящими описаниями баталии кроется множество ужасных, кровавых и дурно пахнущих деталей, которые все опускают или упоминают вскользь. Кроме почти 90 тыс. убитых в бою было огромное количество раненых. Как сложилась их судьба и какими были их шансы получить медицинскую помощь и выжить?

Несмотря на то что русские войска оборонялись, а французские атаковали, потери наших войск оказались выше. Французы потеряли в бою 35-40 тысяч, а русские — 40-45 тысяч убитыми. Уборка тел погибших состоялась лишь в 1813 году и по сохранившимся документам на поле брани было собрано 67 тысяч человеческих тел и 36 тысяч лошадиных трупов.

Никто не знает, сколько погибших не было найдено и сколько тел растащили и съели дикие звери. Современники описывали, что после сражения почти две недели на поле у Бородино беспрепятственно пировали стаи волков, которых тогда под Москвой было предостаточно. В 1818 году в траве еще белели человеческие черепа, которые уже никого не интересовали.

Интересно, но в «цивилизованной» Европе с телами погибших обходились тоже не слишком трепетно. После не менее известной битвы при Ватерлоо у трупов павших солдат вырывали зубы, чтобы делать из них зубные протезы и это было единственной данью их заслугам перед родиной. Судьба самих тел также мало кого волновала — простых солдат сваливали в ямы, ставшие братскими могилами, и закапывали.

Если с убитыми все более-менее понятно, то можно надеяться, что с ранеными обошлись по-человечески. К сожалению, бойцы, получившие ранения в бою, были удостоены не большего внимания, чем их погибшие собратья. Как русские решали эту проблему? Традиционно — никак. Доктора, которых в начале битвы было предостаточно, ближе к концу сражения, когда их помощь была особенно нужна, объявили о том, что утомились и уехали почти в полном составе в Можайск.

На поле Бородинского сражения царил принцип «помоги себе сам». Пока армия находилась на своих позициях, в поле на возвышенностях горели два сигнальных костра, к которым выходили все, кто мог самостоятельно передвигаться. Возле огней дежурили несколько оставшихся верными долгу лекарей и сердобольные добровольцы, которые наскоро перевязывали людей и… указывали им направление, куда двигаться дальше.

Именно так — раненые должны были самостоятельно пешком идти по можайской дороге в тыл. Конные подводы под эвакуацию не выделялись, так как лошадей уцелело немного и все они были задействованы для транспортировки армейского имущества и офицерского состава.

Поэтому все, кто мог идти, ковылять или ползти, двигались к Можайску, устилая своими телами дорогу и обочины. О тех, кто не мог самостоятельно перемещаться, не думали вовсе. Французы вспоминали, что живых русских солдат находили на поле брани даже через неделю после битвы. Самой страшной была первая ночь после сражения — над полем стоял непрерывный крик умирающих. Постепенно люди выбивались из сил или умирали и к утру стало почти тихо.

На можайской дороге творился не меньший кошмар. Она была вымощена телами, раздавленными подводами и артиллерийскими орудиями. Во время массового отхода войск никто не разбирал пути и колеса перемалывали не только трупы, но и живых людей. Вдоль дороги трупы не только лежали, но и сидели — некоторые раненые присаживались, лишившись сил, и больше не могли встать.

В Москве, по разным сведениям, после Бородинского сражения оказались от 15 до 20 тысяч раненых. Их никто не собирался забирать и они были оставлены французам. Некоторые источники как французские, так и русские, утверждают, что почти все оставленные на милость врагу русские солдаты погибли в огне московского пожара.

Но почему французы, которые стали формальными победителями, по своему обыкновению и согласно благородным правилам той эпохи не позаботились о поверженных врагах? Дело в том, что Бородинская битва стала для армии Наполеона настолько серьезным потрясением, что многие солдаты даже не приветствовали своего императора и находились в крайне подавленном состоянии.

Вместо тепла, уюта, отдыха и сытости, французов встретила полупустая и горящая Москва. Оккупанты были деморализованы и их в первую очередь интересовало спасение собственной шкуры и вывоз награбленного имущества. Поэтому на горящих заживо раненых врагов внимания никто не обращал.

Как россияне смотрели на такое отношение Кутузова к раненым, ведь фельдмаршал, по сути, бросил своих солдат дважды — на поле брани, а тех кто сумел сам спастись, уже в горящей Москве? Как всегда, поступок военачальника легко оправдали высшими целями, например, спасением боеспособной армии. По этому поводу упреков в свой адрес Михаил Илларионович никогда не слышал.

А вот сдачу и поджог Москвы ему современники не простили — долго после Бородино Кутузов перемещался в закрытой карете и слышал перешептывание за спиной. Вот такие были времена — человеческая жизнь была копейкой, а вот за святыни и идею полагалось лечь костьми. Разве что-то с тех пор сильно изменилось?