Доносчикам стало неудобнее работать
Принятые весной 2019-го акты, неформально называемые законами об интернет-оскорблениях начальства, вызвали, естественно, поток доносов. Или, говоря деликатнее, «заявлений».
И оказалось их, видимо, немало, поскольку осенью в региональные управления МВД поступила методичка, благородной целью которой было ввести доносительскую стихию в берега. Полицейским рекомендовано браться за дело только при бесспорном наличии «нецензурной лексики», «изображений непристойного характера», а также демонстраций «надменности и цинизма». А в сомнительных случаях консультироваться с экспертами и прокурорами. Они плохого не посоветуют.
Речь тут явно не об ослаблении гаек. А о том, чтобы, должным образом запугав сетевой люд, не дать самочинным составителям «заявлений» возомнить себя хозяевами положения.
Так было всегда. Даже в самые темные годы, с их миллионами доносов, охранительная машина довольно сдержанно относилась к «заявлениям», поступающим без ее предварительного заказа от неравнодушных людей со стороны.
Пример тогдашнего отношения к непрошеным доносам — расправа с Осипом Мандельштамом. Весной 1938-го начальник казенного писательского союза Владимир Ставский по собственной инициативе попросил наркома внутренних дел Николая Ежова «помочь решить вопрос об О. Мандельштаме», жалуясь на то, что его друзья «делают из него страдальца — гениального поэта, никем не признанного». Пять лет лагерей, полученных Мандельштамом, означали для него верную гибель. Но Ежов, под руководством которого в те месяцы расстреливали по тысяче человек в день, считал, видимо, пятилетний каторжный срок чем-то вроде умеренного взыскания. Чтобы вынести смертный приговор, самочинного «заявления» главы советских литераторов было недостаточно даже тогда.
Сейчас на дворе совершенно другие времена. Гуманизация всех сторон жизни сделала гигантские успехи. Но кое-какие базовые принципы система блюдет. Для того, чтобы репрессивные колеса закрутились, желательно или даже необходимо чье-то «заявление». А также близкородственные ему «свидетельские показания», «экспертные заключения» и т. п., полученные в первую очередь не от «любителей», а от узкого круга специально подготовленных людей.
Минувший год показал, что этот подход работает не так хорошо, как раньше.
Скажем, дело подрывной организации «Новое величие», придуманной и созданной внедренными провокаторами, при нынешнем уровне огласки приносит репрессивной машине много неудобств. Она старается не обращать на них внимания, но прежнего удовольствия от работы нет.
Полицейские и нацгвардейцы, привлекаемые как свидетели жестокостей московских демонстрантов, через одного стесняются жаловаться на попадания стаканчиков и прикосновения к бронежилетам. Приходится дополнять и даже заменять их специально обученными свидетелями-профи. Прошедший все казенные фильтры корпус малограмотных экспертов-конспирологов выставляет своих работодателей на смех. «Три специалиста, аккредитованных Роскомнадзором» разоблачили невиннейшего поп-певца Егора Крида как «представителя агрессивной антироссийской субкультуры рэперов, несущей антиценности сатанизма». Текст, который мог стать любимейшей страницей читателей сайта РКН, удалили.
А публикация в специзданиях грубо выполненного компромата, вроде жалобы несуществующей девицы на плохое поведение известного петербургского системного оппозиционера, не приносит эффекта, поскольку публика уверена, что специздания всегда врут.
Впрочем, есть еще направления, на которых дело по-прежнему идет неплохо.
Взять, скажем, детского омбудсмена при президенте Анну Кузнецову. Набираем в «Яндексе»: «Анна Кузнецова обратилась в прокуратуру» и «Анна Кузнецова обратилась в Следственный комитет». И сразу видим, из чего состоит публичная часть работы этой влиятельной чиновницы. Защитница прав детей на все происходящее реагирует единообразно — «заявлениями» в инстанции. Рационализатор, пожалуй, скажет, что государственная детозащитная служба созрела для того, чтобы превратиться в одно из подразделений прокуратуры. А я не соглашусь. Раздельное их существование помогает бесперебойной поставке информационных поводов для агитпропа.
А поводы в этом унылом году были дороги. На отдельных участках поощрялись даже заявители-волонтеры.
Две энтузиастки-природозаступницы, деятельность которых мощно рекламируется в СМИ, посадили иркутского министра лесного комплекса, уличенного ими в незаконной вырубке лесов. И не его одного. «На данный момент благодаря деятельности активисток возбуждено три уголовных дела…» Путин лично заботится об их безопасности: «Президент тогда сказал: „Мы подумаем, как вас защитить“». Под такой защитой работа кипит. «После своих рейдов женщины пишут обращения во все надзорные органы — прокуратуру, полицию, Следственный комитет, Росприроднадзор, Министерство лесного комплекса, Министерство природных ресурсов, Роспотребнадзор…» И все сразу берутся за дело. Какой, согласитесь, контраст с тем, что происходит в Шиесе. Только человек, знающий, как у нас все устроено, не станет дивиться гигантской разнице.
Обратимся, однако, в высокие сферы. Здесь ведь живут и работают такие же люди, как на прочих наших этажах, и тоже всегда хватало «заявлений» и «заявителей».
Чтобы не растягивать повествование, напомню только о двух главных спорах хозяйствующих субъектов 2019 года. Один — с привычным сюжетом, другой — с непривычным.
Дело инвестфонда Baring Vostok, оно же «дело Калви», похоже на все предыдущие. Представители одного хозяйствующего субъекта сидят в изоляторах или под домашним арестом, а «заявившие» на них представители субъекта противоборствующего, сколько их ни стыдят, пожинают по частям плоды предстоящей победы. Причем один из них — занимающий высокое административное положение друг президентского помощника по экономике Андрея Белоусова Артем Аветисян — еще и находит время помочь российским бизнесменам правильно пожаловаться на охранителей, создав платформу «За бизнес», через которую они, не боясь последствий, могут плакаться силовому начальству. «Никаких репутационных рисков для платформы [в связи с моим участием в ней] я не вижу, — чистосердечно разъясняет Аветисян. — Наоборот, мне поступает шквал звонков и СМС от предпринимателей с вопросами о том, как обратиться за помощью через платформу».
История, как видите, стандартна. Зато гораздо менее стандартным стало совсем уж недавнее дело «Rambler против Nginx». Начавшись по-обычному, с «заявления» уполномоченной «Рамблером» структуры и обысков в офисе и в квартирах сотрудников Nginx, «дело» вдруг забуксовало, а совет директоров Rambler Group велел своему менеджменту обратиться в органы с просьбой его закрыть. Причина, конечно, не в нахлынувшем вдруг благородстве. Просто коалиция в защиту потерпевших оказалась сильнее и активнее коалиции «заявителей».
В этом и ключ. Система всегда будет опираться на кадровых доносчиков и добродушно относиться к доносчикам-волонтерам. «Заявители» могут затормозить, только если уловят, что вокруг них пустота и все или почти все их отторгают. До этого далеко. Но слабые признаки оздоровления в 2019-м можно было увидеть.
И оказалось их, видимо, немало, поскольку осенью в региональные управления МВД поступила методичка, благородной целью которой было ввести доносительскую стихию в берега. Полицейским рекомендовано браться за дело только при бесспорном наличии «нецензурной лексики», «изображений непристойного характера», а также демонстраций «надменности и цинизма». А в сомнительных случаях консультироваться с экспертами и прокурорами. Они плохого не посоветуют.Речь тут явно не об ослаблении гаек. А о том, чтобы, должным образом запугав сетевой люд, не дать самочинным составителям «заявлений» возомнить себя хозяевами положения.
Так было всегда. Даже в самые темные годы, с их миллионами доносов, охранительная машина довольно сдержанно относилась к «заявлениям», поступающим без ее предварительного заказа от неравнодушных людей со стороны.
Пример тогдашнего отношения к непрошеным доносам — расправа с Осипом Мандельштамом. Весной 1938-го начальник казенного писательского союза Владимир Ставский по собственной инициативе попросил наркома внутренних дел Николая Ежова «помочь решить вопрос об О. Мандельштаме», жалуясь на то, что его друзья «делают из него страдальца — гениального поэта, никем не признанного». Пять лет лагерей, полученных Мандельштамом, означали для него верную гибель. Но Ежов, под руководством которого в те месяцы расстреливали по тысяче человек в день, считал, видимо, пятилетний каторжный срок чем-то вроде умеренного взыскания. Чтобы вынести смертный приговор, самочинного «заявления» главы советских литераторов было недостаточно даже тогда.
Сейчас на дворе совершенно другие времена. Гуманизация всех сторон жизни сделала гигантские успехи. Но кое-какие базовые принципы система блюдет. Для того, чтобы репрессивные колеса закрутились, желательно или даже необходимо чье-то «заявление». А также близкородственные ему «свидетельские показания», «экспертные заключения» и т. п., полученные в первую очередь не от «любителей», а от узкого круга специально подготовленных людей.
Минувший год показал, что этот подход работает не так хорошо, как раньше.
Скажем, дело подрывной организации «Новое величие», придуманной и созданной внедренными провокаторами, при нынешнем уровне огласки приносит репрессивной машине много неудобств. Она старается не обращать на них внимания, но прежнего удовольствия от работы нет.
Полицейские и нацгвардейцы, привлекаемые как свидетели жестокостей московских демонстрантов, через одного стесняются жаловаться на попадания стаканчиков и прикосновения к бронежилетам. Приходится дополнять и даже заменять их специально обученными свидетелями-профи. Прошедший все казенные фильтры корпус малограмотных экспертов-конспирологов выставляет своих работодателей на смех. «Три специалиста, аккредитованных Роскомнадзором» разоблачили невиннейшего поп-певца Егора Крида как «представителя агрессивной антироссийской субкультуры рэперов, несущей антиценности сатанизма». Текст, который мог стать любимейшей страницей читателей сайта РКН, удалили.
А публикация в специзданиях грубо выполненного компромата, вроде жалобы несуществующей девицы на плохое поведение известного петербургского системного оппозиционера, не приносит эффекта, поскольку публика уверена, что специздания всегда врут.
Впрочем, есть еще направления, на которых дело по-прежнему идет неплохо.
Взять, скажем, детского омбудсмена при президенте Анну Кузнецову. Набираем в «Яндексе»: «Анна Кузнецова обратилась в прокуратуру» и «Анна Кузнецова обратилась в Следственный комитет». И сразу видим, из чего состоит публичная часть работы этой влиятельной чиновницы. Защитница прав детей на все происходящее реагирует единообразно — «заявлениями» в инстанции. Рационализатор, пожалуй, скажет, что государственная детозащитная служба созрела для того, чтобы превратиться в одно из подразделений прокуратуры. А я не соглашусь. Раздельное их существование помогает бесперебойной поставке информационных поводов для агитпропа.
А поводы в этом унылом году были дороги. На отдельных участках поощрялись даже заявители-волонтеры.
Две энтузиастки-природозаступницы, деятельность которых мощно рекламируется в СМИ, посадили иркутского министра лесного комплекса, уличенного ими в незаконной вырубке лесов. И не его одного. «На данный момент благодаря деятельности активисток возбуждено три уголовных дела…» Путин лично заботится об их безопасности: «Президент тогда сказал: „Мы подумаем, как вас защитить“». Под такой защитой работа кипит. «После своих рейдов женщины пишут обращения во все надзорные органы — прокуратуру, полицию, Следственный комитет, Росприроднадзор, Министерство лесного комплекса, Министерство природных ресурсов, Роспотребнадзор…» И все сразу берутся за дело. Какой, согласитесь, контраст с тем, что происходит в Шиесе. Только человек, знающий, как у нас все устроено, не станет дивиться гигантской разнице.
Обратимся, однако, в высокие сферы. Здесь ведь живут и работают такие же люди, как на прочих наших этажах, и тоже всегда хватало «заявлений» и «заявителей».
Чтобы не растягивать повествование, напомню только о двух главных спорах хозяйствующих субъектов 2019 года. Один — с привычным сюжетом, другой — с непривычным.
Дело инвестфонда Baring Vostok, оно же «дело Калви», похоже на все предыдущие. Представители одного хозяйствующего субъекта сидят в изоляторах или под домашним арестом, а «заявившие» на них представители субъекта противоборствующего, сколько их ни стыдят, пожинают по частям плоды предстоящей победы. Причем один из них — занимающий высокое административное положение друг президентского помощника по экономике Андрея Белоусова Артем Аветисян — еще и находит время помочь российским бизнесменам правильно пожаловаться на охранителей, создав платформу «За бизнес», через которую они, не боясь последствий, могут плакаться силовому начальству. «Никаких репутационных рисков для платформы [в связи с моим участием в ней] я не вижу, — чистосердечно разъясняет Аветисян. — Наоборот, мне поступает шквал звонков и СМС от предпринимателей с вопросами о том, как обратиться за помощью через платформу».
История, как видите, стандартна. Зато гораздо менее стандартным стало совсем уж недавнее дело «Rambler против Nginx». Начавшись по-обычному, с «заявления» уполномоченной «Рамблером» структуры и обысков в офисе и в квартирах сотрудников Nginx, «дело» вдруг забуксовало, а совет директоров Rambler Group велел своему менеджменту обратиться в органы с просьбой его закрыть. Причина, конечно, не в нахлынувшем вдруг благородстве. Просто коалиция в защиту потерпевших оказалась сильнее и активнее коалиции «заявителей».
В этом и ключ. Система всегда будет опираться на кадровых доносчиков и добродушно относиться к доносчикам-волонтерам. «Заявители» могут затормозить, только если уловят, что вокруг них пустота и все или почти все их отторгают. До этого далеко. Но слабые признаки оздоровления в 2019-м можно было увидеть.
