Некоторое время назад стучится мне в социальную сеть незнакомый парень. Думаю – кто-то из читателей открыл для себя Доктора Лобанова и хочет пообщаться.
— Здравствуйте, — пишет незнакомец. – А вы меня не помните?
Внимательно разглядываю фотографию. Нет, точно не помню. Место жительства собеседника – белорусская столица, но нас тут уже почти два миллиона, да и с моей памятью на лица узнать кого-то с кем неделю назад беседовал – это уже достижение.
— Вы же работали в начале двухтысячных в больнице на Уральской?
— Работал, — отвечаю. – Учился в универе, а в больнице санитаром работал. По ночам.
— А помните к вам мальчишку привезли, беспризорника. Вы с ним ещё на крыльце курили?
В памяти начали проявляться какие-то проблески.
— Ну допустим, — отвечаю.
— Так я и есть тот самый беспризорник! – радостно сообщает незнакомец. – Я вас тогда по фамилии на бейджике запомнил. Фамилия не самая распространённая. А тут наткнулся в интернете, решил уточнить – вы ли это.
— Я, — подтверждаю. – Как вообще дела?
— Теперь уже хорошо. Слушайте, а напишите про меня рассказ.
— Да я уже и не помню почти ничего, — засомневался я.
— А я вам сейчас напомню.
И напомнил. Точнее с самого начала рассказал свою историю. Добавил деталей, о которых я не знал. И получился следующий рассказ. Имена я с разрешения участников изменил.
Родители развелись, когда Кириллу было лет пять, не больше. Отец как-то сразу исчез, уехал в другую страну и не появлялся даже на день рождения сына. Высылал откуда-то издалека непонятные и ненужные подарки. Мать демонстративно бросала эти подарки на пол.
— Лучше бы денег прислал!
Расстались родители плохо.
Мать быстро нашла отцу замену. Огромного и громкого Ивана Петровича. Иван Петрович владел на рынке несколькими ларьками, был шумным любителем выпить на кухне хорошей водки в неограниченных количествах, владельцем модного «мерседеса» стального цвета, хозяином жизни. Кирилл с матерью переехали в его большую квартиру и зажили новой семьёй.
К пасынку Иван Петрович относился не то, чтобы плохо, но как-то равнодушно. Ходит по дому что-то мелкое, незаметное, ну и пусть ходит, лишь бы не мешал. Завели огромную и дурную собаку – афганскую борзую Лайму. У Кирилла появилась постоянная обязанность – в любую погоду утром и вечером выгуливать псину по часу на улице. Мальчик и собака сразу же невзлюбили друг друга. Только выйдя на улицу, Лайма с диким лаем срывалась с места, обжигая ладони Кирилла поводком, и уносилась в неизвестном направлении. Следующий час Кирилл бегал по дворам, искал борзую, а отыскав, устраивал на неё охоту. Нужно было поймать волочащийся за собакой поводок и притащить Лайму домой. Борзая издевалась, подпуская мальчишку совсем близко, но как только он нагибался за поводком, включала суперскорость и снова уносилась вдаль.
По утрам из-за собаки Кирилл нередко опаздывал в школу. Приходил весь в грязи, набегавшись по лужам за коварной тварью. Получал ни за что.
Когда у матери и Ивана Петровича родилась общая дочь Катя, стало хуже. Катя – копия Ивана Петровича. Такая же светловолосая, круглолицая, крупная. А Кирилл чернявый, смуглый, худой – вылитый отец. Лишнее напоминание о другом мужчине.
Начал Иван Петрович на пасынка покрикивать. Бывало и по шее даст. Попадало за школу, за грязные штаны, да за каждую мелочь. А Катю чуть ли не с пелёнок заваливали подарками, всё прощали, возили на концерты и самые дорогие кружки. Отмечать четырёхлетие с толпой подружек в ресторане – пожалуйста. На Новый год игрушку стоимостью в докторскую зарплату – ничего для доченьки не жалко. Изрисовала дневник брата фломастерами – так это не она виновата, а ты, дебил, дневник куда попало бросаешь!
Кирилл молчал. В семейной иерархии он был ниже всех. Даже Лайма пользовалась большими привилегиями.
Внешне в семье всё было хорошо. Дети одеты, обуты, накормлены. В квартиру приходили учителя с проверками, восхищенно рассматривали обои с шелкографией, дорогую технику, какие-то безумные ковры. У Кирилла – своя комната, набор игрушек, учебных принадлежностей. Одежда, конечно, с рынка, но не от китайских соседей, а от дядя Амира. А дядя Амир дешёвую фигню из своей Турции не привезёт, потому что он Ивану Петровичу денег должен. Учителя рассказывали родителям, что Кирилл плохо общается со сверстниками, плохо учится, не идёт на контакт. Учителя уходили с чувством выполненного долга, а отчим брался за ремень.
Однажды в октябре отчим пришёл в домой в плохом настроении. Не ладилось с бизнесом, партнёры пытались выгнать его из дела. А тут Кирилл подвернулся под руку. Иван Петрович выпил для затравки стакан водки и начал на пасынка орать. Мол, учится плохо, под ногами путается, за собакой и сестрой совсем не смотрит. Наоравшись, сел ужинать. А Кирилл тихонько выскользнул в прихожую. В прихожей, на вешалке висела дублёнка отчима. А из кармана дублёнки торчал «лопатник» с дневной выручкой. С колотящимся сердцем Кирилл потянул кошелёк на себя. Несколько рублёвых бумажек. Пачка долларов, перевязанных резиночкой. Купюр немного, но все крупные, сотенные. Кирилл сгрёб деньги в карман, оделся, неслышно открыл дверь и выскользнул на улицу.
Первые недели две он жил в подвале собственного дома. Ещё первоклассником вычислил, что внешне монолитная фанерка в подвальном окне легко сдвигается. А там – почти комната с тёплой трубой. Можно спать, укрывшись курткой. Уже через три дня, наголодавшись и замёрзнув, Кирилл пожалел о побеге. Пробирался вечером к дверям собственной квартиры, слышал, как там, в тёплых комнатах ходят и разговаривают мать, сестра, отчим, как ворчит, почуяв его борзая Лайма. Рука сама тянулась к звонку. Но не звонил. Боялся отчима.
Хуже всего было даже не с едой. Поначалу хватило рублей. Потом начал потихоньку разменивать доллары. Кирилл понимал, что если в обменник объявится грязный мальчишка и протянет сто долларов, то его тут же повяжут. Вычислил возле магазина мужичка с добродушной физиономией, попросил поменять. Первая же сотенная купюра ушла в закат вместе с добродушным мужичком. Вторую поменяли толстая тётка с подвыпившим мужем.
На полученные деньги Кирилл наконец-то сходил в общественную баню. Именно с чистотой была проблема. Уже через три-четыре дня от него попахивало подвалом, в метро и переходах сторонились прохожие, подозрительно косились милицейские патрули.
Ещё через неделю оставаться в подвале стало опасно. Соседей с первого этажа кто-то подтопил и в убежище нагрянули сантехники. Кирилл едва успел сбежать.
На улице холод собачий, середина ноября, дождь, слякоть. Надо где-то ночевать. Придумал вот что, приезжал на вокзал, покупал билеты на поезд, который всю ночь неспешно тянулся до Гомеля, или до Полоцка. Покупал сразу два, сообщая кассирше:
— Это для меня и для батьки.
— А где отец? – обычно равнодушно спрашивали кассирши.
— Да за пивом пошёл, — беспечно отмахивался Кирилл.
Грязноватый, очевидно сельский мальчишка едет с батькой на периферию, его отец покупает пиво, чтоб не скучать в дороге. Обычное дело, какие уж тут подозрения. Билеты продавали быстро и без лишних вопросов. Кирилл устраивался на полке в плацкартном вагоне и засыпал. Потом весь день бродил по чужому городу, а вечером брал билет обратно в Минск.
Его, конечно, искали. Сразу же написали заявление в милицию, отчим поднял знакомых «бандитов». Но Кирилл особо не светился. Прятался, не вызывал подозрений, купил сменный комплект одежды. Вот только промок как-то под дождём, простыл сильно, кашлял по ночам на весь вагон. Бабка какая-то пристала с разговором – куда, мол, едешь, где родители? Набрехал ей с три короба. Поверила, даже пирожком с капустой покормила.
Попался случайно. Уличная жизнь вымотала, не мог толком поесть дня два, не выспался, был в каком-то полуобморочном состоянии. Прыгнул из вагона на вокзале, попал ногой в заледеневшую лужу и хлопнулся головой об асфальт. Тут же набежали сердобольные прохожие, начали поднимать. А у него висок рассечен об асфальтные неровности, кровь течёт.
— Где родители?! – кричат.
А какие родители? Примчался патруль, вызвали скорую. Трясут Кирилла, где родители, где живёшь? А ему уже всё равно, молчит, смотрит на всех безразлично.
Почему его посреди ночи приволокли к нам в больницу – я уже не помню. Приёмное отделение едва затихло, пациенты заснули, в коридорах только медсёстры корпели над пухлыми бумажными пачками. Я сидел на подоконнике, смотрел на улицу, думал о том, как бы не завалить первый коллоквиум по анатомии. А тут вваливается в дверь целая делегация. Впереди – три милиционера с дубинками-пистолетами, между ними – как особо опасный преступник худющий грязный мальчишка лет двенадцати. На голове у мальчишки бинт, а сбоку уже проступает красное. За ними – «скоряки».
Невролога, педиатра, дежурного лаборанта. Привычная круговерть. Где-то в середине всего этого дурдома мальчишка остался со мной наедине. Ну как наедине – рядом с нами постоянно маячил рослый сержант-милиционер, но он в разговор не вмешивался, больше молчал.
— Можно мне покурить? – хрипло спросил мальчишка.
Милиционер равнодушно пожал плечами. Я протянул пацану пачку, мы вышли на крыльцо.
— Сбежал? – спрашиваю.
— Ага, — кивнул беспризорник.
— Давно на улице?
— С октября.
— Однако, — я поёжился, поглядев на декабрьские сугробы. – Лучше бы летом сбежал.
— Точно, — согласился со мной Кирилл.
— Родители есть?
Парень вздохнул.
— Есть. Уже позвонили им. Едут.
— Что, так плохо?
И тут его прорвало. Пока к больнице мчались мать и отчим, он, запинаясь, и размазывая по лицу слёзы, рассказал мне и про подлую собаку Лайму, и про сестру, и про отчима. И про дублёнку с «лопатником». И про подвал. Почему мне – ну кто его знает. Был бы, наверное, на моём месте кто-то другой, ему бы тоже рассказал. Сержанту тому же, который курил сигарету за сигаретой и вроде бы смотрел в сторону, но у самого пальцы тряслись.
Поговорили. Кирилл с сержантом опустошили мою пачку сигарет, парень выплакался и немного успокоился. А тут в приёмное ворвался шумный Иван Петрович. Кирилл сник, опустил плечи и пошёл сдаваться. Начались крики, вопли, рыдания. Раза два милиционеры висли на вошедшем в раж «родителе», не давая ему добраться до пасынка.
Что было дальше – я не знаю, а сам Кирилл рассказывать не захотел. После девятого класса он сбежал из дома уже официально. Поступил в какое-то училище, там ему дали общежитие. Теперь у него всё хорошо.
Историю мы с ним, конечно, слегка переделали, чтоб даже случайно не дошло до тех, кому о ней не надо слышать. Но сегодня он рассказ о себе прочтёт.
Курить, мы, кстати, оба бросили.
Автор Павел Гушинец (DoktorLobanov)
