Власть каких помещиков свергали в 1917?
Власть каких помещиков и капиталистов свергали в 1917?
Автор – Сергей Васильев
Каждый, кто учил историю по советским учебникам, помнит эти нехитрые постулаты: «Власть в России принадлежала фабрикантам и помещикам» и «Государственные посты были закреплены за выродившимися дворянскими фамилиями». Однако, как только начинаешь знакомиться со статистикой, эти аксиомы уже не выглядят столь железобетонно:
Если в 1870 г. на одного дворянина на Черноземье приходилось 176 десятин, то в 1897 г. – на 40% меньше. Причём более половины всех поместий 44 губерний Европейской России составляли мелкие и мельчайшие поместья размером до 100 десятин.
Чиновники четырёх высших рангов были (в соответствии с рангом) потомственными дворянами, но они составляли лишь 1,4% от всего классного чиновничества, и даже среди них далеко не все имели поместья, то есть, были настоящими дворянами-помещиками (а не выслужившимися чиновниками).
Доля помещиков в высшей бюрократии постепенно падала, в 1858 г. родовыми поместьями владели 34% чиновников I-IV классов, а в 1902 г. – только 16%. Государственный Совет в 1858 году почти полностью состоял из помещиков, причём, 69% его членов были не просто помещиками, а латифундистами, владельцами более чем тысячи крестьянских душ или 5 тысяч десятин. К 1902 году доля помещиков в Совете уменьшилась до 57%, а доля латифундистов – до 22%.
Но самое интересное начинается, когда пытаешься изучать социальный состав революционных партий. Взращённые на классической классовой теории революций могут получить вывих мозга. Например из 53 членов ЦК РСДРП (1898–1910) был только один рабочий (Л.И. Гольдман). В ЦК Партии социалистов-революционеров, насчитывавшего 74 человека, имелись двое рабочих (Л.Я. Герштейн и И.И. Тетеркин).
Получается, что рабоче-крестьянскую социал-демократическую партию и крестьянскую партию социал-революционеров организовывали и возглавляли те, кому полагалось ей активно противодействовать.
И так было не только в 1917. Во все времена застрельщиками и организаторами массовых волнений и бунтов, перетекающих в перевороты и революции сплошь и рядом оказываются выходцы из правящих, не бедствующих сословий. Помещик-миллионер Герцен, капиталист Энгельс, сын зажиточного адвоката Маркс, сын губернского предводителя дворянства Бакунин, князь Кропоткин…
Если посмотреть на историю революций в Европе – увидите то же самое.
Но ещё смешнее выглядит императив о свержении власти капиталистов на фоне информации о том, сколько сами капиталисты вложили капиталов с своё свержение. У меня уже давно зародилась мысль – создать некую энциклопедию капиталистов-революционеров, куда, кроме уже известного Саввы Морозова попадет чуть ли весь цвет дореволюционного буржуинства.
С удивлением недавно узнал про одного из дореволюционных нефтяных королей – Манташева, который не только пригрел у себя одного из 26 бакинских комиссаров – Степана Шаумяна, но и оказывал посильную помощь его нелегкому революционному делу экспроприации экспроприаторов.
Думаю, к этим двум фамилиям читатели смогут добавить еще десятки других.
Однако, с кем же боролись и кого же свергали дворяне и купцы, помещики и капиталисты в 1917? Себя что ли? Или была какая-то третья сила, которую все они, вместе с рабочими и крестьянами, считали враждебной и реакционной?
Чью власть свергали в 1917 совместно монархисты и социалисты?
Автор – Сергей Васильев
Итак, кто же был тот самый страшный зверь, против которого дружно ополчились в 1917 и дворяне, и купцы и даже великокняжеская фронда? Неужели плюшевый Николай II был так ужасен, что объединил против себя практически все силы России, как здоровые, так и совсем больные на всю голову?
(Обратите внимание на одежду революционеров)
Помещики, державшиеся за свою землю? Полно-те! Один из главных латифундистов – великий князь Николай Михайлович метался среди «коллег-экспроприаторов», собирая подписи о добровольном отказе от земельной собственности.
Капиталисты, особенно староверы, делали примерно то же самое, причем причудливым способом – от завещания всего имущества «на дело революции», разнообразными пожертвованиями, и заканчивая личным участием в стачках и манифестациях.
Монархисты Шульгин, и барон Врангель (старший) с упоением писали о революции (февральской) как о „долгожданном дожде в засушливое лето“. Так кто же тогда его сушил? Не буду интриговать, перейду к цитатам:
– Ещё Николай I говорил, что “на самом деле, моей империей управляют двадцать пять тысяч столоначальников». Маркиз де Кюстин в своих знаменитых и одиозных записках о России был категоричнее:
«Из своих канцелярий эти незаметные тираны, эти деспотичные пигмеи безнаказанно угнетают страну, даже императора, стесняя его в действиях; тот хоть и понимает, что не столь всемогущ, как о нём говорят, но, к удивлению своему (которое желал бы сам от себя скрыть), порой, не вполне знает, насколько ограничена его власть. Болезненно ощущая этот предел, он даже не осмеливается сетовать, а ставит ему этот предел бюрократия, страшная всюду, ибо злоупотребление ею именуют любовью к порядку, но в России более страшная, чем где-либо. Видя, как тирания чиновников подменяет собою деспотизм императора, содрогаешься от страха за эту страну.»
Знаменитый вольтерианец той эпохи, политический эмигрант князь П. Долгоруков изъяснялся ещё резче:
«Император… лишён права… выбирать себе чиновников. Чтобы занять в России некую должность, надобно обладать соответствующим чином… Это учреждение являет собою крепчайшую гарантию ничтожества, низкопоклонства и продажности, посему, изо всех реформ эта более всего ненавистна всесильной бюрократии. В России достоинство человека есть великое препятствие в его служебном продвижении… Тогда как негодяй или полукретин, который ни разу не покинет службы, в конце концов, достигнет в ней чинов высочайших.»
Неспособность российской бюрократии к деятельному участию в общественном обновлении в силу её кастовой отчуждённости от общества отмечал один из самых глубоких аналитиков Борис Николаевич Чичерин:
«Бюрократия может дать сведущих людей и хорошие орудия власти; но в этой узкой среде, где неизбежно господствуют формализм и рутина, редко развивается истинно государственный смысл… Новые силы и новые орудия, необходимые для обновления государственного строя, правительство может найти лишь в глубине общества.»
Александр III учредил в начале своего царствования Особое совещание, которое признало необходимым отменить чины, поскольку они стали явной архаикой, утратившей всякое положительное значение, и лишь стимулируют уродливое чинопочитание и не стесняющийся в средствах карьеризм, приводит в госслужбу людей беспринципных, обладающих вместо необходимых деловых и моральных качеств только неукротимым желанием любым путём «выбиться наверх».
Главным выводом Совещания стало предложение о слиянии чинов с должностями. Но когда заключение Совещания было разослано на отзыв главам министерств и ведомств, всё повернулось иначе. Подавляющее большинство министров высказалось против отмены чинов. Чин-де возвышает его обладателя над прочими подданными, а поскольку он даётся за службу государеву, то, тем самым, он укрепляет власть и поднимает её престиж.
Кроме того, в отзывах министров говорилось об опасностях «потрясения в умах» чиновников при отмене традиционного порядка. Решение найдено не было. Император оказался бессилен изменить систему, и вопрос опять «заморозили» до следующего царствования. Сопротивление бюрократической корпорации оказалось сильнее царской воли.
Царская бюрократия, при всей её изобретательности и устойчивости, была на редкость неграмотна. Проведенный П. Зайончковским анализ статистики образовательного уровня чиновников, показал крайне печальное состояние: из низших чиновников (10-14-й классы Табели), высшее образование имели лишь 3,2%, среднее– 11,3%, а остальные 85,5% – низшее. По средним чиновникам (5-8-й классы) эти цифры составляли, соответственно, 6,4%, 26,0% и 67,6%...
Нельзя сказать, что власть ничего не пыталась делать. В истории осталась реформа Сперанского, который попытался увязать назначение на должность с образованием. Согласно царскому указу от 6 августа 1809 года, для производства в чины коллежского асессора (8-й класс) и статского советника (5-й класс) требовалось помимо соответствующей выслуги лет свидетельство об окончании курса в одном из российских университетов либо сдача экзамена по прилагавшейся к указу программе.
Однако это начинание было высмеяно и зарублено ещё на стадии внедрения. Причем высмеивали его вполне образованные люди. Например, сам Н. Карамзин представил царю записку, в которой дал волю сарказму относительно указа:
«Отныне никто не должен быть производим ни в статские советники, ни в асессоры без свидетельства своей учености… председатель гражданской палаты обязан знать Гомера и Феокрита, секретарь сенатский – свойства оксигена и всех газов, вице-губернатор– пифагорову фигуру, надзиратель в доме сумасшедших – римское право, или умрут коллежскими и титулярными советниками. Ни сорокалетняя деятельность государственная, ни важные заслуги не освобождают от долга узнать вещи, совсем для нас чуждые и бесполезные. Никогда любовь к наукам не производила действия, столь не согласованного с их целью...»
Табель с ее приоритетом принципа выслуги лет, в сущности, поддерживала обстановку бюрократической спячки и господства вялой, боящейся любых перемен геронтократии. Показательно, что во главе учреждения, призванного осуществлять контроль над гражданской службой и ее реформированием – Собственной е.и.в. канцелярии (до 1865 года – ее I Отделения) – в течение 80 (!) лет, вплоть до 1917 года, стояли три поколения династии Танеевых – чиновники «исполинской посредственности» и подобострастия, о которых ни в одних мемуарах государственных деятелей мне не удалось обнаружить ничего, кроме самых уничижительных характеристик.
Естественно, что вся эта конструкция существовала не просто из природного консерватизма и любви к традициям. Именно такая система приносила максимальные дивиденды умеющим ею пользоваться.
В России существовала (почему-то автокорректор исправляет на «существует») не просто развитая, но изощрённая „культура взяточничества“, как по способам вымогательства и дачи взяток, так и по кругу решаемых за взятку дел. При этом и масштабы дел, и размеры взяток растут прямо пропорционально чину взяточника вплоть до очень высоких степеней.
В качестве примера высокой „культуры взяточничества“ приведу косвенные взятки в форме подарков, пожертвований или приобретения по явно завышенной цене имущества лиц, каким-то образом связанных с „нужным“ чиновником. При этом возникают устойчивые связи, система посредников и гарантий выполнения обещанного. Сложились определённые традиции и даже, своего рода, „этика“ отношений в данной сфере. Именно существование таких неписаных правил поведения имел в виду Салтыков-Щедрин, когда говорил, что вкладывать капитал во взятки выгоднее, чем в банк, ибо это даёт гарантии от неизбежных притеснений со стороны властей.
Естественно, что при встрече с такой системой лоб в лоб сатанели и становились ярыми революционерами и дворяне, и купцы, и простой народ, не обремененный титулами и состоянием. Естественно, что такая система не могла не рухнуть, как перекормленный кабанчик, которого просто не держат ноги. Коррупция царских чиновников, начиная от Великих князей и заканчивая самым низкоранговой „ведомственной плесенью“ хорошо и красочно описана классиками и мемуаристами – не буду повторяться.
Сегодня я хочу обратить внимание на другое – на аналогичное состояние общество на 70м году Советской власти, где чиновное племя с новым дворянским титулом „номенклатура“ так допекла население, что ради разгрома этой касты (как и в 1917) не пожалели даже самой страны. И вот сегодня… Продолжение следует?
Эти и другие малоизвестные страницы отечественной истории -
в книге „ИМПЕРАТОР И СТАЛИН“
Настоящий мозг революции 1917 года. Андрей Фурсов.
Октябрь 1917: кто стоял за кулисами русской революции?
- Комментарии