Сотрудница гитлеровского Красного Креста на Украине: Про массовые убийства евреев я узнала еще в 41-ом по дороге на фронт
Немецкое издание Spiegel опубликовало интервью женщины, которая в 1941 году попала на оккупированную гитлеровцами Украину в Новоград-Волынский в качестве волонтера Красного Креста. Рассказ очевидца опровергает утверждение о том, что обычные немцы не знали о целенаправленном уничтожении евреев.
– Г-жа Шюкинг-Хомейер, большинство немцев после войны отрицали, что знали что-либо про Холокост. С 1941 по 1943 год вы были волонтером Немецкого Красного Креста на Восточном фронте. Когда Вы узнали про убийства евреев?
– Уже в поезде по дороге на фронт. Это было в октябре 1941-го. По дороге от Брест-Литовска мы сидели в купе с двумя солдатами, уже не помню точно, это были эсэсовцы, или простые солдаты. И вдруг один из них начал рассказывать о том, как только что в Бресте ему пришлось расстрелять женщину. Женщина просила о помилование: она должна была ухаживать за сестрой-инвалидом. Тогда он приказал привести сестру и расстрелял обоих. Мы были шокированы, но ничего не сказали.
– В Звягеле (Новоград) как раз перед вашим приездом уничтожили много тысяч членов еврейской общины. Когда вы об этом узнали?
– Один из старших офицеров пояснил нам в день прибытия, что евреев тут больше нет, они все мертвы, и дома их стоят пустые.
– Он сказал это вам один-на-один?
– Нет, рассказывал вечером за столом. Немного позднее я написала про это своим родителям. В письме было и о том, что другие сестры мне сказали, что я кричала во сне: «Но так нельзя, ни в каком случае, это же противоречит всем человеческим законам!».
– Как выглядело местечко?
– Дома евреев были ограблены, часто на полу лежали в грязи еврейские книги. Нам говорили, что можно найти очень красивые подсвечники. Один из офицеров забрал такой домой.
– Вы не видели массовых захоронений?
– Начальник штаба саперов один раз предложил показать нам исторические замковые сооружения Звягеля. И на берегу Случа он указал нам одно место и сказал, что там закопаны 450 евреев – мужчин, женщин и детей. Я промолчала.
– Вы знаете сколько всего людей убили в Звягеле?
– Нам в солдатском доме помогали несколько украинских девчат с околиц. Они говорили про 10 000 убитых. Я думаю, что в любом случае, их было очень много, потому что через несколько недель национал-социалистическая организация «Народная благотворительность» открыла в Звягеле огромный склад одежды.
Наши украинские помощницы всегда имели нужду в одежде, поэтому один офицер спросил меня не хотят ли они взять что-нибудь, и тогда я пошла с ними туда. Там было очень много детских вещей. Некоторые из наших девчат не хотели ничего брать. Другие благодарили: «Хайль Гитлер». Я про это написала своей маме, и она сразу сообщила своей сестре в Гамбурге, чтобы она ни в коем случае не брала одежду NSV, ибо она с убитых евреев.
– Были ли вы прямым свидетелем одного из преступлений?
– Нет. Один раз была близка к этому. Для солдатского дома я должна была каждую неделю привозить продукты и пиво из Ровно, 100 километров от нас, а там было огромное гетто. И вот один раз, это было в июле 1942 года, – пивоварня, где работало много евреев, была закрыта. Мы ехали через гетто, оно было безлюдным. Очевидно незадолго до этого его зачистили. И мы увидели, как немцы в униформе сгоняли в одно место женщин и детей, которые пытались спрятаться. Их конечно расстреляли. Я буквально выла, коли вернулась в Звягель, и самым большим моим желанием было вернуться домой.
– В Ровно было несколько волн массовых убийств с тысячами жертв. Вы знаете что-нибудь про обстоятельства?
В Ровно я часто бывала в управлении вермахта, получала ордера. И потому, что солдаты очень сдержанно говорили про переселение, я заинтересовалась. Ну, как с переселением? Когда вы про него узнаете…
– …тогда вы уже знали, что переселение – это замаскированное обозначение убийства евреев?
– Так, но не могу вспомнить, когда и как я про это узнала. В любом случае мне тогда в управлении вермахта объяснили: «Накануне вечером мы получаем сообщение, что в определенном пункте будут проводить переселение и при этом может произойти большой шум. Войска на месте это не должно волновать, то есть они не должны вмешиваться». Сегодня известно, что расстрелы велись айнзацкомандами и полицейскими.
– В ваших письмах снова и снова появляются такие пассажи: «Но евреи, большинство из которых владели магазинами, просто все мертвы». Или же: «Тут, в Звягеле, евреев больше нет». Вы ничего не пишете про убийства. Боялись цензуры?
– Естественно. Знаете, я была очень трусливой девушкой. Моей маме – она была совсем не такой как я – я написала, что она бы тут не выдержала и одного дня.
– Думаете, родители поняли ваши намеки?
– Конечно.
–Один раз фельдфебель Франк из Мюнстера, сообщил, что на протяжении следующих недель будет принимать участие в расстрелах, и не откажется, потому что хочет получить повышение в звании. Я ему сказала, что он не должен этого делать, он потом не сможет спать.
– И?
– Все равно он пошел на это и потом плакался мне, что не может больше спать и плохо себя чувствует. Я ему ответила: «Я же предупреждала!»
– Почему он вам доверился?
– Часто разговоры с солдатами очень быстро становились доверительными. Это были мужчины, которые долгое время не общались с женщинами, не считая украинок, но с ними они говорить не могли, а желание выговориться было огромным. В другой раз я ехала на грузовике и водитель без всякого повода начал мне рассказывать, что в Козятине, возле Киева, несколько сотен евреев вынудили, ожидая расстрела, голодать два дня, потому что расстрельная команда была занята в другом месте.
Spiegel, Германия
– Г-жа Шюкинг-Хомейер, большинство немцев после войны отрицали, что знали что-либо про Холокост. С 1941 по 1943 год вы были волонтером Немецкого Красного Креста на Восточном фронте. Когда Вы узнали про убийства евреев?
– Уже в поезде по дороге на фронт. Это было в октябре 1941-го. По дороге от Брест-Литовска мы сидели в купе с двумя солдатами, уже не помню точно, это были эсэсовцы, или простые солдаты. И вдруг один из них начал рассказывать о том, как только что в Бресте ему пришлось расстрелять женщину. Женщина просила о помилование: она должна была ухаживать за сестрой-инвалидом. Тогда он приказал привести сестру и расстрелял обоих. Мы были шокированы, но ничего не сказали.
– В Звягеле (Новоград) как раз перед вашим приездом уничтожили много тысяч членов еврейской общины. Когда вы об этом узнали?
– Один из старших офицеров пояснил нам в день прибытия, что евреев тут больше нет, они все мертвы, и дома их стоят пустые.
– Он сказал это вам один-на-один?
– Нет, рассказывал вечером за столом. Немного позднее я написала про это своим родителям. В письме было и о том, что другие сестры мне сказали, что я кричала во сне: «Но так нельзя, ни в каком случае, это же противоречит всем человеческим законам!».
– Как выглядело местечко?
– Дома евреев были ограблены, часто на полу лежали в грязи еврейские книги. Нам говорили, что можно найти очень красивые подсвечники. Один из офицеров забрал такой домой.
– Вы не видели массовых захоронений?
– Начальник штаба саперов один раз предложил показать нам исторические замковые сооружения Звягеля. И на берегу Случа он указал нам одно место и сказал, что там закопаны 450 евреев – мужчин, женщин и детей. Я промолчала.
– Вы знаете сколько всего людей убили в Звягеле?
– Нам в солдатском доме помогали несколько украинских девчат с околиц. Они говорили про 10 000 убитых. Я думаю, что в любом случае, их было очень много, потому что через несколько недель национал-социалистическая организация «Народная благотворительность» открыла в Звягеле огромный склад одежды.
Наши украинские помощницы всегда имели нужду в одежде, поэтому один офицер спросил меня не хотят ли они взять что-нибудь, и тогда я пошла с ними туда. Там было очень много детских вещей. Некоторые из наших девчат не хотели ничего брать. Другие благодарили: «Хайль Гитлер». Я про это написала своей маме, и она сразу сообщила своей сестре в Гамбурге, чтобы она ни в коем случае не брала одежду NSV, ибо она с убитых евреев.
– Были ли вы прямым свидетелем одного из преступлений?
– Нет. Один раз была близка к этому. Для солдатского дома я должна была каждую неделю привозить продукты и пиво из Ровно, 100 километров от нас, а там было огромное гетто. И вот один раз, это было в июле 1942 года, – пивоварня, где работало много евреев, была закрыта. Мы ехали через гетто, оно было безлюдным. Очевидно незадолго до этого его зачистили. И мы увидели, как немцы в униформе сгоняли в одно место женщин и детей, которые пытались спрятаться. Их конечно расстреляли. Я буквально выла, коли вернулась в Звягель, и самым большим моим желанием было вернуться домой.
– В Ровно было несколько волн массовых убийств с тысячами жертв. Вы знаете что-нибудь про обстоятельства?
В Ровно я часто бывала в управлении вермахта, получала ордера. И потому, что солдаты очень сдержанно говорили про переселение, я заинтересовалась. Ну, как с переселением? Когда вы про него узнаете…
– …тогда вы уже знали, что переселение – это замаскированное обозначение убийства евреев?
– Так, но не могу вспомнить, когда и как я про это узнала. В любом случае мне тогда в управлении вермахта объяснили: «Накануне вечером мы получаем сообщение, что в определенном пункте будут проводить переселение и при этом может произойти большой шум. Войска на месте это не должно волновать, то есть они не должны вмешиваться». Сегодня известно, что расстрелы велись айнзацкомандами и полицейскими.
– В ваших письмах снова и снова появляются такие пассажи: «Но евреи, большинство из которых владели магазинами, просто все мертвы». Или же: «Тут, в Звягеле, евреев больше нет». Вы ничего не пишете про убийства. Боялись цензуры?
– Естественно. Знаете, я была очень трусливой девушкой. Моей маме – она была совсем не такой как я – я написала, что она бы тут не выдержала и одного дня.
– Думаете, родители поняли ваши намеки?
– Конечно.
–Один раз фельдфебель Франк из Мюнстера, сообщил, что на протяжении следующих недель будет принимать участие в расстрелах, и не откажется, потому что хочет получить повышение в звании. Я ему сказала, что он не должен этого делать, он потом не сможет спать.
– И?
– Все равно он пошел на это и потом плакался мне, что не может больше спать и плохо себя чувствует. Я ему ответила: «Я же предупреждала!»
– Почему он вам доверился?
– Часто разговоры с солдатами очень быстро становились доверительными. Это были мужчины, которые долгое время не общались с женщинами, не считая украинок, но с ними они говорить не могли, а желание выговориться было огромным. В другой раз я ехала на грузовике и водитель без всякого повода начал мне рассказывать, что в Козятине, возле Киева, несколько сотен евреев вынудили, ожидая расстрела, голодать два дня, потому что расстрельная команда была занята в другом месте.
Spiegel, Германия