Жизнь с протянутой рукой: как побирались в царской России

Народная мудрость гласит, что от тюрьмы и от сумы зарекаться не стоит. Если в первом случае все очевидно, то о второй части поговорки можно поспорить. Нищенство до революции являлось для многих выгодным бизнесом, который не требовал вложений и позволял жить лучше, чем те, кто зарабатывал деньги трудом.

В конце XIX века любой верующий житель Москвы или Питера, прежде чем попасть на службу в храм, должен был преодолеть целую «полосу препятствий». Все подходы к соборам, начиная от ворот и заканчивая папертью, были плотно забиты нищими, которые галдели, рыдали, хохотали, тянули за одежду и бросались под ноги, чтобы получить с прихожан хоть какое-то подаяние.

Для несведущего человека, армия убогих представляла себе хаотичную массу, действующую беспорядочно, но опытный глаз сразу отмечал серьезную организацию среди просящих «Христа ради». Нищенствующая братия разыгрывала целые спектакли, чтобы получить милостыню. Вот как об этом пишет петербургский журналист начала XX века Анатолий Бахтиаров в своей документальной книге «Отпетые люди: Очерки из жизни погибших людей»:

Участвующий в представлении Антон — это муж безутешной вдовы, пытающейся разжалобить купца 7 детьми. Стоит ли добавлять, что если у пары на самом деле есть дети, то они также работают в этой сфере, возможно даже в связке с родителями.

Большинство немощных вполне здоровы, но очень убедительно играют выбранные ими роли. Тот же Бахтиаров описывает момент встречи архиерея возле собора. Один из нищих, работающий в амплуа слепого, выдает фразу:

Спектакли с нищими разыгрывались в дореволюционной Москве сотнями, как у храмов, та и просто на улицах. Десятки тысяч нищих трудились в столице, имея четкую специализацию, выделенную территорию и, разумеется, оплаченную «крышу». В других крупных городах империи ситуация была не на много лучше. Помните диалог Паниковского и Балаганова из романа «Золотой теленок» Ильфа и Петрова?

Это не литературный вымысел и не шутка — профессия нищего была на самом деле достаточно доходной и многие оборванцы кормили в одиночку семьи и даже откладывали деньги «на черный день».

Откуда взялась на Руси традиция нищенства? Социолог Игорь Голосенко утверждает, что до прихода христианства славянам не могло и в голову прийти, что больным и калекам нужно подавать на пропитание. Стихийное бедствие, пустившее по миру или инвалидность предполагало два пути решения: умереть от голода или идти к более успешному земляку в рабы и выполнять посильную работу. Те, кто не мог трудиться физически, нянчили детей, развлекали песнями и сказами, сторожили хозяйское добро.

Христианское милосердие коренным образом изменило суровый мир язычников — каждый, кто страдает и нуждается, отныне стал «сыном божьим» и отказывать ему в подаянии — грешно. Благодаря этому улицы городов и деревень Руси быстро заполонили орды настоящих калек и хитрых симулянтов, которые завывали «Подайте, Христа ради…» под окнами, в торговых рядах, у папертей храмов и крылец купеческих хором. Христарадники — так называли этих людей милосердные жертвователи и старались им не отказывать в подачках.

Попытки обуздать нищих принимались неоднократно. Первым эту проблему взялся решить царь-реформатор Петр I. Он издал указ, запрещающий подавать милостыню на улицах. Теперь любого, кто сжалится над бедолагой с протянутой рукой, ждал солидный штраф. Сам же просящий, в случае поимки с поличным, получал плетьми и высылался из города. Кто-то отправлялся на родину, в забытую Богом деревню, а нищий, пойманный повторно, ехал осваивать Сибирь.

В качестве альтернативы нищенству царь велел открыть множество богаделен, приютов при монастырях и странноприимных домов, где убогих кормили, поили и обеспечивали крышей над головой. Разумеется, инициатива Петра Алексеевича провалилась и побирушки предпочитали рисковать, чем сидеть на голодном пайке в четырех стенах, ожидая смерти.

Брались за этот вопрос и другие Романовы. Например Николай I в 1834 году издал указ о создании Комитета для разбора и призрения нищих в Санкт-Петербурге. Это учреждение занималось сортировкой отловленных полицией бродяг и нищих на реальных инвалидов и матерых «профи». Первым старались помочь лечением и небольшими выплатами, а вторых снова же отправляли в солнечную Сибирь валить лес и копать руды. Провалилась и это благое начинание — количество побирающихся на улицах городов не уменьшилось.

Апогея число христарадников достигало после воин и эпидемий, а отмена крепостного права в 1861 году превратил нашествие нищих в настоящее бедствие имперского масштаба. Треть крестьян России, находившиеся, по-сути, на положении рабов, оказались на свободе без денег, имущества и кормившей их из поколения в поколение земли. Точнее надел можно было получить у барина по закону, но для этого следовало его выкупить, чего не мог сделать практически никто.

Десятки тысяч бывших крестьян кинулись в города в поисках лучшей жизни. Лишь немногие из них смогли адаптироваться, организовав свой небольшой бизнес или перековавшись в пролетариат — большинство пополнили и без того огромную армию побирушек. Историки до сих пор не сойдутся в общей цифре членов нищенствующей братии — их количество в России на конец XIX столетия оценивают от нескольких сотен тысяч, до двух миллионов.

Точно известно, что в начале XX века, с 1905 по 1910 годы, задерживалось и регистрировалось только в Москве и Санкт-Петербурге ежегодно 14-19 тысяч нищих. Эта цифра дает понять размах явления. Нищие зарабатывали свой хлеб совсем несложно — немного артистизма, пара-тройка слезливых историй и нехитрый инвентарь — вот все, что было нужно для начала карьеры.

Купцы и интеллигенция охотно подавали побирающимся, жалея их и искренне веря в рассказанные истории. Сложно сказать, сколько бессонных ночей провели в размышлениях о «судьбах русского народа» писатели поэты и философы, вдохновившись байками настоящих и мнимых калек и бездомных.

Нищенствующая братия делилась на группы по своей специализации. Наиболее престижной «профессией» была работа на паперти. Так называемые «богомолы» можно назвать элитой попрошаек. При наличии некоторых талантов деньги доставались этим попрошайкам сравнительно легко и из минусов специальности можно назвать лишь высокую конкуренцию.

В «богомолы» попасть было совсем нелегко. Все нищие, промышляющие у храмов, состояли в артелях, где тщательно распределяли места работы. Чужак, зашедший на чужую территорию, рисковал получить серьезные увечья, так как в борьбе с конкурентами больные и калеки не знали жалости. Также можно было получить по шее и от своих, в случае нарушения графика. Если один убогий просил милостыню на заутрене, то к вечерней службе он должен был сдать пост своему коллеге.

Менее денежной, но также не слишком пыльной была работа «могильщиков», попрошайничающих на кладбищах. При появлении «карася» (так на жаргоне нищих назывался покойник), толпа просящих бросалась к безутешным родным и близким потрясая рубищем, стеная и демонстрируя реальные и «липовые» болячки и увечья.

Тут был четкий расчет психологов — горюющие и растерянные люди всегда подают охотно и больше чем в других ситуациях. Профессия «могильщика», как и «богомола», была довольно денежной. Нередко просящие милостыню были на порядок богаче подающих.

Большим успехом пользовалось амплуа странника-иерусалимца. В этом случае не требовались даже увечья — достаточно было скорбного лица и черных одежд. Благочестивый православный странник, вернувшийся с поклонения Святым местам, внушал уважение и религиозный трепет у обывателя, чем и пользовались попрошайки. Их методы работы были особенными — просили они скромно и ненавязчиво, порой даже с достоинством. Взамен подающий получал благословение и несколько заезженных баек о дальних странах.

Погорельцы или «пожарники» — еще одна категория просящих, которые работали везде, где только можно. Эти люди изображали крестьян, потерявших дом и пожитки в результате пожара и собирающие на восстановление жилища или строительство нового. Пожары были обычным делом на Руси, строившейся из дерева, и от такой беды не был застрахован никто. Поэтому таким нищим охотно подавали, особенно если он работали группами в компании с чумазыми рыдающими детишками и убитой горем супруги.

Очень многочисленны были всегда переселенцы, которые рассказывали незатейливую историю о том, что покинули родной дом в отдаленной голодающей губернии в поисках лучшей жизни и вынуждены скитаться терпя самые невероятные лишения. Такой способ побираться был не самым выгодным, так как обычно «переселенцы» работали группами, деля добычу между собой поровну или по праву сильного.

Также в Российской империи трудилось огромное количество калек. Среди них были как реальные инвалиды, так и те, кто преувеличивал свою немощность или вовсе ее выдумывал. Чтобы имитировать уродство или последствие ранения использовались самые разные способы, от банальных костылей, до привязывания в телу сырого мяса с целью имитировать тяжелую хворь. Многие «безногие» проявляли чудеса стоицизма, просиживая на тротуарах или у церквей с поджатыми конечностями долгие часы. При разоблачении такие калеки бывали нередко биты и даже арестованы с препровождением в уже знакомые края за Уральским хребтом.

Особой, «белой костью» в России всегда считались нищие-сочинители. Эти люди часто имели неплохое образование, обладали располагающей к доверию внешностью и опрятно одевались. Работали они по особому сценарию, не опускаясь до попрошайничества на улицах. Такой тип заходил в торговую лавку и с достоинством просил приказчика позвать хозяина или обращался к одинокой благообразной даме.

При этом давление делалось не на религиозные чувства, а на человеческое сострадание. Сочинитель рассказывал короткую, но правдоподобную историю о том, что побудило его, благородного человека так низко пасть и  протягивать руку. Здесь было важно правильно выбрать повествование — дамы охотно подавали жертвам неразделенной любви и внутрисемейных интриг, а торговый люд разорившимся и проигравшимся в карты предпринимателям.

Нужно отметить, что с тех пор изменилось немногое и эти специализации, несколько видоизменившись, существуют до сих пор. Кроме этого, в наше время появилось множество новых способов просить милостыню у доверчивых граждан, а профессиональные нищие стали более циничными и изворотливыми.