Герои мои, герои

Аэропорт в Карловых Варах аккуратный, но совсем маленький. Впрочем, найти его легко — прямо через дорогу напротив большого монумента Юрию Гагарину. Опытный таксист Саша привез меня раньше времени. Я ждал своего рейса на Москву (он же, кажется, был единственным). Смотрел по сторонам. В центре зала заметная памятная доска. Под ней живые белые и красные гвоздики. Прочитал надпись. Установлена в честь пилота, воздушного акробата Франтишека Малковского, погибшего в Карловых Варах в 1930 году. Немного удивился.
С тех пор прошло немало сложного трагического времени. Война, Сопротивление, европейские и мировые потрясения. Были события, где чехи проходили через драматические испытания. Но вот в памяти остался воздушный ас относительно благополучных тридцатых...
Залез в Сеть. (В этом порту стабильность интернета, как и качество кофе, была куда как лучше, чем в каком-нибудь парижском или берлинском.) Оказалось, что Франтишека в те годы называли «королем» и «жемчужиной» воздуха. Его обаянию и славе завидовали актеры и политики. Журналисты молились на него. Дамы фанатели. И вся страна плакала, когда крохотный красный биплан врезался в жесткую землю знаменитого курорта. Икар погиб, нувориши остались. Пилоту было 33 года...
Уже дома рассказал об этом знакомому, который занимается историей авиации. А он мне поведал встречную. В Первую мировую был русский пилот Павел Аргеев. Родился в солнечной Ялте. Учился в Севастополе. Но бредил не морем, а небом. Стал одним из лучших асов нашей армии: фантастические победы — один против стаи, многочисленные награды. Потом конфликт с командованием и он уже ас французской армии: фантастические победы над уже обстрелянными немецкими пилотами, многочисленные награды. А погиб в мирном полете. Возил, как Антуан де Сент-Экзюпери, почту и врезался в тумане в скалу в ста километрах от Карловых Вар. Было ему 34 года. В честь него нет монумента, но мои знакомы собирают средства на памятник Павлу Владимировичу. Надеюсь, будет...
Такая вот причудливая игра судеб. А я бы хотел расширить тему. Почему именно пилоты в последнее столетие стали главными объектами восхищения, подражания, поклонения? Да, наверное, потому, что они первыми органично объединили, сплавили героизм и стиль. И еще многое. Очевидная отвага в них сочеталась с безупречной внешностью. Храбрость, декорированная мехом и кожей. Бесстрашие с модным хронометром. Отчаянность с броскими аксессуарами. Еще они показали, что героизм обязан быть умным. Пилот начала века относился к категории сверхобразованных, универсально эрудированных людей. А ум, как известно, главный феромон. (Отсюда бешеная популярность асов в светских салонах того времени.) Но все же не это самое главное.
В период распада империй и власть, и заинтересованная часть общества интуитивно искали «волшебную трын-траву» ― эффективное средство, предохраняющее державу от распада. Военная сила, админвертикаль, даже деньги, уже в этом плане не работали. И тогда пришло пусть интуитивное, но осознание, что общенациональные герои — это и есть код целостности народов. Австро-Венгрия, потом царская империя распались, когда у них исчезли (были «вымыты», изъяты из массового сознания, опорочены) канонические герои. (Кстати, я уверен, что и Чехословакия не распалась бы, если б такие общие герои, как ас Малковский, были вовремя призваны в пантеон общих кумиров.) И наш Союз вообще-то являл собой целостность до тех пор, пока его объединяла не партия, а великий дух героев ― от Чкалова до Гагарина...
Русский мир вообще закодирован историей на героику. Пока этот ген доблести, храбрости, отваги, бескорыстия в нем жив, он в здравии. Когда его пытаются (как в коронавирусе) заменить на «вредные гены» потребления, алчности, добычливости, он стремительно входит в фазу стагнации и саморазрушения… Политики девяностых, у которых была задача расчленить, разрушить Россию, это чувствовали. Как Чехов, они по капле выдавливали из русского человека только не раба, а героя. Отсюда гонения на память о Победе. Отсюда замена космоса биржей, а Арктики — брокерством. Отсюда разгром авиации и голодный паек армии. Не должны были оставаться даже в зародыше «инкубаторы» героизма.
Отсюда и восхищение подобной российской публикой украинскими процессами. Ведь там ген героизма уже заменили геномом слуг. Правда, соседи иногда спохватываются и пытаются создать свой пантеон. Отсюда и бравые их приветствия, и истеричные попытки создать кумиров из убийц, предателей и барыг. Нет, не знают они «великой тайны»: настоящий герой не может без ума, но и не может без чести. Поэтому и не получается искусственно создать эту связующую ткань. Вон даже «великие и могучие» амеры, как ни пытались, не смогли сделать кумиров из асов вьетнамской войны, из пилотов, скинувших ядерные «сюрпризы» на Японию, дабы объединить Америку. Не получилось.
Герой, повторюсь, не только отвага, стильная куртка, модные часы, даже острый ум. Это еще и вектор его доблести. Можно стать героем, кого-то защищая, но нельзя стать героем, что-то забирая, можно стать героем, кого-то спасая, но нельзя — уничтожая. Герой всегда на стороне правды. А это не этническое, а социальное качество.
На одной из последних израильских войн я предупреждал еврейских коллег, что фокус «шестидневной войны» уже не пройдет. Там еще сражались не столько еврейские, сколько советские воины со встроенной системой обостренно героического мировоззрения… Но это отдельная история...
Россия сегодня с трудом восстанавливает модус героики. С трудом осознает, что этому учат не пропаганда и агитация, а образ жизни и способ деятельности. Должна вернуться арктическая эпопея, должен опять мечтой стать космос, воздушный ас-испытатель должен стать привлекательнее олигарха.
Да, что-то происходит. Рассекретили недавно биографии героев глубинной разведки не для глумления, как в девяностые, а для восхищения. Образ подвига Победы очищается от грязи. Это главный шанс страны, а не ВВП.
Когда я ждал рейса в Карловых Варах, все пытался нарисовать образ девушек, которые принесли букеты асу Франтишеку. Почему-то был уверен, что это были умопомрачительно красивые и стильные барышни. Если это так, то и у наших друзей не все потеряно.